Воспоминания Татьяны Владимировны Майданюк

Представляем вашему вниманию видеоролик, рассказывающий о дворе на евпаториийской улице, Тучина, 7, и его жителях, снятый для одного из городских конкурсов, а так же воспоминания Татьяны Владимировны Майданюк, всю жизнь живущей в этом дворе. Старший брат Татьяны Владимировны - Костик - расстрелян на Красной горке после разгрома Евпаторийского десанта. Костя Майданюк так же является прототипом главного героя романа "Сквозь мутные стекла времени" евпаторийского писателя, лауреата Дувановской премии, жившего в этом замечательном дворе, Александра Николаевича Стомы.

Текст в ролике читает внучка Татьяны Владимировны - Анастасия.

Пока я помню - я живу

28 марта 2013 г. мне исполнилось 75 лет. Много это или мало? Конечно, много. Но до чего же быстро пролетело время! Вот только-только вступала в самостоятельную жизнь - и вот старость.

Мои родители попали в Крым, можно сказать, по несчастью, которое постигло семью тогда.

До 1932 г. мои отец: Майданюк Владимир Михайлович, и мама: Анастасия Кононовна, с сыном Костей жили в Туркмении, в г. Ашхабаде. Оба работали бухгалтерами в Госбанке. Как сейчас принято говорить: были банковскими служащими.

Семья была очень дружной, все в ней были счастливы. И вдруг весь мир благополучный рухнул. Мой братик, Костя Майданюк, в возрасте 6 лет упал с фруктового дерева и повредил спинной позвоночник.

Начался процесс костного туберкулёза.

Врачи посоветовали ехать на лечение в Крым, а именно - в Евпаторию, именно в санаторий им. Крупской, где тогда лечили детей, болеющих этим страшным недугом.

И вот мама с моим братиком, которого она уложила в гипсовую кроватку, пускаются в путь.

Это был 1932 год. Живя в Туркмении, мои родители понятия не имели, какой голод был тогда на территории Украины, Поволжья.

Переправившись через Каспийское море, мама была поражена толпами голодных людей. Она рассказывала: «Начну кормить Костика, он ведь больной, кушать отказывается, а ко мне тянутся со всех сторон трясущиеся руки. Пока доехали - всё раздали».

Приехав в Евпаторию, мама определила моего братика на лечение в санаторий им. Крупской. В это время там работал очень опытный персонал. Условия были идеальные.

Излечивали самых тяжелобольных детей. Лечение, конечно, было бесплатным, питание отличное.

Мама с сердечной благодарностью вспоминала людей, которые всю душу отдавали больным детям.

В санатории надо было оставаться до полного излечения, а это длительный процесс.

И мама решает остаться в Евпатории. Устраивается работать в городе в Госбанк (ул. Караева, 3) бухгалтером.

Получает квартиру, в которой мы живём, теперь уже и моя дочка и внучка.

Банк снабдил тогда списанной мебелью. Много лет у нас стоял большой стол с толстыми фигурными ножками, с двумя большими ящиками, на которых красовались медные резные ручки.

Стол этот использовался как обеденный. Были «венские» стулья, книжный шкаф, в котором стояла посуда.

Как видим, время было тяжёлое, но человек не остался наедине со своим горем.

Только подумать: приехала женщина издалека, с больным ребёнком, приехала туда, где абсолютно никого не знала. И ей помогли не только ребёнка устроить на лечение, но и помогли наладить быт.

Об этом думаешь с благодарностью.

Пролежав в санатории положенное время, пройдя полный курс лечения, мой братик излечился от страшного недуга. Какое-то время нужно было носить корсет, но он уже ходил, учился в школе наравне со здоровыми детьми. Пришло время, врачи разрешили снять корсет, но из Евпатории посоветовали какое-то время не уезжать. Нужно было укрепить организм, живя у моря.

Мама решает остаться в Евпатории, приезжает на постоянное место жительства и папа. Он устраивается, так же как мама, на работу в банк.

Спустя какое-то время приезжает мамин младший брат Шура Винников.

Наконец-то вся семья собралась вместе и, несмотря на то, что квартира была небольшая - одна комната, кухня, веранда, все были счастливы.

Костик здоров, все работают. Шура устроился на хлебозавод физруком (тогда на предприятиях была такая должность), т.к. физической подготовке уделялось большое внимание.

Веранда была украшением нашей квартиры. Половина её стены была стеклянная и располагалась на восток.

Мои школьные подруги: Виола Пухкало, Рая Швецова, Лара Григоренко до сих пор её вспоминают с восторгом. На веранде стоял знаменитый «банковский» стол, за которым всем нам хватало места.

Поработав некоторое время в Евпатории, Шура решает ехать в Ленинград поступать в институт физкультуры им. Лесгафта. И уезжает.

Поступает в институт, учится днём, а вечерами работает грузчиком в порту. Потом успешно заканчивает учёбу и серьёзно занимается спортом, получив даже звание Мастера спорта по боксу.

В 1938 году родилась я. Шура навещал нас каждый год. Мама рассказывала, что он уже много ездил по стране, участвуя в престижных соревнованиях, привозил нам подарки, в числе которых был фотоаппарат, которым были сделаны снимки, хранящиеся до сих пор у меня, и они являются свидетелями счастливых дней жизни моей семьи.

Никто не предполагал, что этому счастью скоро придёт конец: приближался 1941 год.

Мне было три года, когда началась страшная, поломавшая жизни миллионов людей, война. Наша семья, в числе многих и многих, сполна хлебнула горя.

Шура в первый же день войны ушёл на фронт. Мама получила от него письмо с фотографией, где написано: «Дорогой сестрице в день ухода на фронт», и дата: 24 июня 1941 г. Больше от него не было ни строчки.

Спустя годы приезжал его товарищ, заходил к нам, рассказывал, что Шура был в частях особого назначения, их готовили для заброски в тыл к немцам. Может поэтому он не мог нам писать?

А ещё позже, уже в 60-е годы, мама увидела по телевизору репортаж. Диктор стояла у картины, на которой была изображена группа молодых людей в белых маскировочных халатах. Среди них мама узнала своего брата Шуру.

Она была потрясена до глубины души, захотела узнать подробности и написала письмо-запрос на телевидение, на Шаболовку.

Вскоре пришёл ответ, что репортаж был из Ленинграда, из «Русского музея» и назывался он «Интервью с картиной», за подробностями нужно обращаться туда.

Но мама в то время тяжело болела (была «сердечницей») и вскоре умерла. Я же, потрясённая смертью мамы, выпустила из виду этот факт биографии Шуры. Не послала запрос и эта страница его жизни осталась для меня неизвестной.

Ясно одно, что все эти молодые люди погибли геройски, иначе зачем бы их портреты помещали в музей?!

Папу моего тоже мобилизовали на войну в первые же дни, откуда он не вернулся.

Началась эвакуация людей из Крыма, в частности из Евпатории.

Мама со мной, 3-х летней малышкой и сыном-подростком тоже решается ехать. Она рассказывала, что вагоны были переполнены, плач детей, сутолока... Мы доехали до какой-то станции и у меня поднялась высокая температура. Маме предложили высадиться, т.к. боялись инфекции. Да и везти меня в таком состоянии было бессмысленно. Но братик мой так рвался уехать, как будто бы чувствовал, что возвращение в Евпаторию обернётся для него гибелью. Мама очень жалела потом, что не отпустила его одного, но как отпустишь ребёнка в неизвестность, тем более в военное время.

Мы вернулись домой, многих соседей уже не было: ушли на фронт.

Ушли даже те, у кого была бронь: Пухкало Георгий Тихонович, отец моей подруги детства Виолы, Григоренко Валентина Евграфовна - мама другой моей подруги Лары. Валентина Евграфовна до войны работала в Нарсуде секретарём. Когда началась война - у неё на руках была 2-х годовалая дочь, которую оставила на попечение бабушке - своей маме, и ушла на фронт. Таких примеров патриотизма было много, но я пишу только о тех, кого знаю.

Наш замечательный двор затих, опустел. Начались страшные дни гитлеровской оккупации.

Постепенно заканчивались продукты, приходилось их, если были ценные вещи, менять на муку, крупу, жиры. Большим лакомством была макуха. Сейчас, конечно, люди и не знают о такой еде, но мы её очень даже ценили. Это отжатые семечки, шелуха которых измельчалась, а потом каким-то образом спрессовывалась в бруски. И нам, детям войны, это казалось очень даже вкусным.

Все люди, кто вынужден был остаться, старались держаться вместе. Обычно сбивались в какую-нибудь квартиру. Казалось, что держась вместе, было не так страшно, не так холодно.

Во время налётов немецкой авиации все прятались в подвал, расположенный под двумя квартирами нашего дома. Подвал этот всегда играл большую роль в нашей жизни: в нём укрывались от бомбёжек, прятались от холода, т.к. в квартирах были выбиты стёкла после налётов авиации, гулял ветер, отапливать было нечем. Туда жители двора снесли кровати, там мы и обитали. Освещала помещение маленькая коптилка.

А после войны подвал использовали как холодильник. На ступени, сбегающие вниз, ставили все кастрюли с борщами, супами и прочей едой. Крышки привязывали к ручкам, клали сверху кирпичи, что бы уберечь еду от крыс. Летом там было прохладно и всё хорошо сохранялось.

Военное время я помню плохо, была слишком мала, но мама мне рассказывала о том периоде, сколько горя пришлось всем пережить.

Были массовые расстрелы евреев, которые не эвакуировались. Из нашего двора погибла семья Богуславских. Вместе со взрослыми были расстреляны 3-х летний мальчик и 15-летняя девочка.

А потом был высажен советский десант, который не увенчался успехом. В результате погибли не только участники высадки, но и тысячи мирных жителей Евпатории.

Эти события описал наш сосед, ныне уже известный широкому кругу читателей, писатель-публицист Александр Николаевич Стома в своей повести «Рыжий кот» и «Сквозь мутные стёкла времени»». К его повествованию добавлю рассказ моей мамы, который поразил меня до глубины души.

С ней до войны работала сотрудница, тоже бухгалтер, женщина-еврейка, муж у неё был русский. Это была славная семья, в которой росли двое ребятишек. Когда начались расстрелы евреев, забрали и эту женщину с детьми. Очевидцы рассказывали моей маме: «Когда тронулась машина с обречёнными на смерть, муж этой женщины побежал следом, кричал, плакал. Машина остановилась и ему приказали сесть в неё. И он сел! Сел, зная, что его ждёт смерть!». Я была потрясена этим рассказом мамы: «Боже мой, как же он мог решиться на такой поступок? - сказала я маме, на что она ответила - Он очень любил свою семью».

В числе жертв, расстрелянных на Красной горке и мой брат Костя Майданюк, которому было всего 15 лет. Мама с женщинами ходили, отыскивали трупы своих близких людей. Нашла она и тело Костика. В кармане пиджака лежало портмоне со следами его крови. Мама его взяла и оно хранится в нашей семье как реликвия. Это всё, что осталось от жизнерадостного, чудесного мальчика.

Земля была промёрзлой, женщины, как могли, копали неглубокие могилы, что бы хоть как-то предать земле тела своих близких. Через какое-то время немцы прогнали танки и сравняли все захоронения с землёй. Как мы жили, каким чудом удалось уцелеть в то страшное время, я, наверное, и сама не смогу объяснить. Это наши мамы, замечательные женщины, старались нас защитить, уберечь.

13 апреля 1944 года была освобождена Евпатория от фашистских оккупантов, мне исполнилось 6 лет. Вот с этого момента начинаются мои собственные впечатления.

Самым ярким из них было моё пребывание в санатории «Искра». Этот санаторий, ещё частично разрушенный, уже начал функционировать. Принимали на отдых. А кто нуждался, и на лечение первых своих пациентов, среди которых была и я.

Дети в группе были разного возраста, самой младшей оказалась я и ещё мальчик по фамилии Волков. Его я запомнила, потому что его часто окликали воспитатели. Мальчик, видимо, был шалун и непоседа, т.к. часто раздавались возгласы персонала: «Волков, не лезь туда, Волков, не делай этого...». А ещё меня и его заставляли съедать то, что нам подавали на завтрак. На хлеб намазывали масло в виде цилиндриков. Старшие дети сами намазывали себе хлеб, а нам с Волковым воспитатели. К хлебу прилагалась еда в виде каши, которой нам хватало. А хлеб с маслом мы с Волковым ну никак не могли съесть. И воспитатели буквально нас заставляли. Эти картинки очень чётко врезались в мою память.

Прошло много лет с тех пор и я задаю себе вопрос: «Как страна, которая лежала вся в руинах, когда ещё не полностью закончилась война, нашла средства на лечение и питание детей?». Думали о детях, заботились о них, ведь они прошли тяжёлую войну наравне со взрослыми и нуждались в хорошем уходе и восстановлении.

И при первой же возможности обеспечили нас, детей и тем, и другим. Ведь это же факт, а факты - вещь упрямая!

Война закончилась, люди постепенно возвращались к нормальной жизни. Моя мама поступает работать на прежнее место: в Госбанк. Вспоминая маму той поры, не могу не упомянуть о её приятельницах, как тогда принято было говорить. Это были женщины примерно её возраста, духовно ей близкие.

Помню Нину Григорьевну - учительницу, она преподавала французский язык в женской школе №3. Именно она привела меня туда в 5-й класс после окончания мною начальной школы. Жила она с больным мужем в маленькой квартирке на ул. Матвеева. Помню Анну Дмитриевну, заведующую библиотекой им. Крупской, симпатичную, приветливую женщину. Мама брала у неё книги и приходили мы туда, как в родной дом.

Были у мамы ещё две приятельницы, с которыми она любила прогуливаться вечерами по старой набережной в летнее время. Они вели неторопливые беседы, сидя на лавочках, обменивались впечатлениями о прочитанных книгах. Все они много читали, много знали, их интересно было слушать. Звали их Людмила Михайловна Лисицина и Анна Максимовна Кролевецкая. Они были моложе её, но в судьбах было что-то общее, что-то роднило их.

Людмила Михайловна работала с мамой в банке бухгалтером, Анна Максимовна вела географию в школе №3. Муж Людмилы Михайловны был лётчиком, погиб во время войны, она одна воспитывала троих детей. У Анны Максимовны муж был репрессирован, она растила сына тоже одна.

Пожалуй, ближе всех приятельниц у мамы была Лариса Митрофановна Рышт, нашей соседкой, живущей в доме №8. Она до войны и после нее работала секретарём в прокуратуре. Их связывала не только духовная близость, но и общее горе. Её мужа немцы расстреляли на Красной горке, как и моего братика, а дочка-подросток погибла от рук фашистов, находясь на лечении в Симферополе. Мария Митрофановна сама осталась живой чудом, спас счастливый случай. Сидела она на лавочке возле своей квартиры. Во двор зашёл полицай. У неё внутри всё похолодело. Подойдя к ней, спросил, где «такая-то» находится, называя её фамилию. Она сообразила, что полицай не знает её в лицо и пришёл по чьей-то наводке. Собравшись с силами ответила ему, что «такая-то» давно уехала в деревню, а какую - не знает. Полицай ушёл, помог счастливый случай и находчивость спасти себе жизнь.

Даже в детстве, совсем ещё несмышлёнышем, я чувствовала, что в этих женщинах было что-то общее и это «что-то» выделяет их из общей массы людей, которые были вокруг. А когда я стала старше, поняла: их воспитанность, сдержанность, интеллигентность и глубокая порядочность. Меня удивляло, что при таких дружеских отношениях у них отсутствовала фамильярность, несдержанность в выражениях. Друг к другу они обращались на «Вы» и по имени-отчеству, тем самым подчёркивая глубокое уважение.

В октябре 1965 года умерла моя мама, затем и её подруги покинули этот мир в разные годы. Но я их всех помню, подобных людей больше не встречала.

После войны в наш двор стали возвращаться старые жильцы, которые эвакуировались в начале войны.

Это семьи Стома, Кожушнян, Пивень. Они занимали свои квартиры, в которых раньше жили. Но оставались ещё свободные, в которые вселяли новых людей, в основном семьи военнослужащих: Гороховы, Шубины, Маслаковы. Долго они не задерживались, их опять куда-то переводили, приезжали другие, но каждая семья оставляла след в моей жизни.

В ближайшую ко мне квартиру въехали Гороховы, глава этой семьи был военным комендантом Евпатории. Детей моего возраста у них не было, поэтому моего интереса они не вызвали. Прожили они здесь недолго. Потом в эту же квартиру въехала семья военных, Шубины. Папа у них был лётчиком. У них был сын - мальчик моего возраста, звали Генкой. Это был маленький светловолосый пацанёнок, который поразил меня коллекцией макетов военных самолётов: бомбардировщики, истребители и т.п. Выполнены они были из алюминия и представляли прекрасное зрелище. Мы с Генкой были ближайшие соседи: он в 17-й, а я в 16-й квартире. И, конечно, мы сразу подружились. Он выносил свои самолётики и мы часами играли. Наша дружба крепла, в результате признательности Генка решает подарить мне часть своей коллекции - несколько самолётиков. Я была счастлива и благодарна за такую щедрость.

Но нашей дружбе скоро пришёл конец - в наш двор въехала очередная семья военнослужащего Шаповалова из Мурманска. У них было две дочки: одна постарше, подросток, а другая нашего с Генкой возраста.

В это время я окончила 1-й класс.

Вновь прибывшая девочка была очень хорошенькая, что, видимо, не ускользнуло от Генкиного внимания. Вскоре он заинтересовался ею и предпочёл играть с ней, а не со мной. В ход пошли опять его самолётики. Они играли, не приглашая меня, а я не шла к ним, т.к. понимала, что буду лишней.

Сидела на своём балконе и грустила. И такая тоска меня взяла и обида на Генку, что я собрала все подаренные самолётики и положила ему на крыльцо. Мой поступок, видимо, впечатлил Генку, потому что он обратил на меня внимание и даже пытался восстановить дружеские отношения. Но не тут-то было, я не могла простить ему «предательства». Вскоре его отца перевели на другое место службы, так и уехал мой сосед непрощённым.

В освободившуюся квартиру опять въезжает семья полковника Маслакова. С этой семьёй у меня сложились очень тёплые, почти родственные отношения. Но всё по порядку.

Семья состояла из четырёх человек: отец, мать, сын - подросток и девочка, всего лишь на год старше меня. Её звали Инна и мы быстро подружились. Её маму звали тётей Ниной, она была очень красивой молодой женщиной. Как и большинство жён военнослужащих, она не работала, занималась домом и воспитанием детей.

Конечно, тётя Нина обратила внимание, что моя мама с утра до вечера была на работе, а я, фактически, всё время одна. И она поощряла нашу дружбу с Инной, приглашала к ним домой. И я так привыкла к этой семье, что проводила там всё своё время.

В 18-й квартире жила старушка: Татьяна Васильевна, очень симпатичная, приветливая. У тёти Нины и этой бабушки тоже сложились тёплые отношения. Татьяна Васильевна была верующим человеком, тётя Нина тоже, хотя муж военный, посещала церковь. Они ходили на службу в наш Николаевский собор.

Было лето, я закончила 2-й класс, Инка 3-й. Тётя Нина сказала, что нас поведут в церковь крестить (я не была крещёной). И вот нам надели белые платьица, распустили косы, завязали большие банты и повели в собор. Я запомнила всё в мельчайших подробностях, т.к. мы уже были большие девочки и нас крестили, как взрослых. Батюшка окропил нас святой водой, провёл вокруг купели и подарил маленькие иконки. Мне подарил иконку Казанской Божьей Матери, очень красивую, оправленную в оклад, сделанный из какого-то сплава. Иконка была маленькой, но очень искусно сделанной.

Много лет я её хранила, но в конце 70-х она пропала. Похитила её отдыхающая, которая жила на квартире. Ведь тогда сдавали комнаты, а не квартиры «под ключ», всё было построено на доверии, всё открыто... Думала: зачем эта женщина взяла грех на душу? Мне причинила большое зло, а себе, наверное, ещё больше. Конечно, мне до сих пор жаль, что не уберегла такой памятный подарок.

Крёстной мамой моей стала тётя Нина, а у Инки Татьяна Васильевна. После крещения нас всех пригласили обедать на второй этаж в домик, что стоит во дворе церкви. Посреди комнаты стол, длинный стол, накрытый белой скатертью, женщина подавала обед! Так мы отпраздновали это замечательное событие.

Мама пришла вечером с работы и я ей обо всём рассказала. Она очень удивилась, но сказала, что я теперь крещеная, должна очень хорошо себя вести, хорошо учиться. А я сейчас думаю - хорошо, что мне попадались такие замечательные люди, которые по доброму принимали участие в моей жизни.

К моему великому сожалению и эта семья, к которой я так привязалась, уезжала на новое место службы. Мы много лет потом переписывались, но со временем переписка прекратилась. Но память об этой чудесной семье я храню всю жизнь.

В освободившуюся квартиру вселяются новые жильцы: дедушка, бабушка и внучка Новиковы. Дедушка во времена своей молодости служил на броненосце «Потёмкин», участвовал в восстании. Семья жила очень бедно. Девочку звали Шурой и она была одного возраста со мной. Несмотря на то, что она была предоставлена сама себе, хорошо училась, тянулась к знаниям, много читала.

Наш двор, друзей детства потом не забывала. Спустя много лет, уже в 80-е годы, Шура приходила к нам во двор проведать старых соседей. Рассказывала, что закончила строительный техникум, затем институт, живёт и работает в Томске, отдыхать приехала в санаторий «Ударник». Все соседи искренне за неё порадовались.

Наш двор вновь заселяется новыми жильцами. В 19-ю квартиру вселилась семья директора Евпаторийского хлебозавода Перельмана Георгия Давыдовича, они воспитывали двух мальчиков. Их мама, Лиза Марковна, была домохозяйкой, посвящая себя полностью семье, детям. Она была простая, симпатичная женщина, совсем не похожая на «директоршу» и все её уважали.

Помню случай, когда Лиза Марковна выручила меня, одолжив свои босоножки. Я готовилась к выпускному вечеру. Уже было сшито белое штапельное платье, а туфель или босоножек, подходящих к этому случаю, не могли найти. Искали всем двором. Лиза Марковна предложила свои (у нас был одинаковый размер обуви). Спасибо ей! Весь выпускной вечер я танцевала в её босоножках!

Лиза Марковна с мужем воспитали прекрасных двух сыновей, один из которых стал учителем математики: Виллен Георгиевич. Его хорошо знают и уважают многие евпаторийцы.

Последнюю из пустующих квартир занимает вновь прибывшая семья военнослужащего Спилиоти. У них росло двое мальчиков, мои ровесники. Глава семьи Пётр Григорьевич, дядя Петя, как мы его называли, запомнился жителям двора тем, что разводил прекрасные цветы. Чудо, какую красоту он создавал и сколько труда вложил. Весь двор благоухал цветами, за которыми он с такой любовью ухаживал. С его уходом всего этого не стало.

Двор моего детства

Вообразите себе двор, где собирается 10-15 детей от 7 до 10 лет. Какой стоит шум, гам, особенно в летнее время. Дети моего поколения очень любили подвижные игры. Мы играли в «Штандар» - так называлась игра с мячом, «Казаки-разбойники», любили катать колесо, которое было с проволокой, служащей ручкой, прыгали через верёвочку, играли в «Классики». Из-за этой игры во дворе был исчерчен весь асфальт. А особенно любимой была игра в «Прятки». Но мы почему-то называли её «Жмурки». Нужно было получше спрятаться, что бы тебя труднее нашли. Для этой цели подходил подвал, о котором я писала выше. Пока ведущий игру со света войдёт в подвал и что-то увидит, ты уже успеваешь выскочить и «застукаться». В процессе такой эмоциональной игры нередко переворачивались кастрюли с едой, которые стояли на ступеньках. Владельцы этих кастрюль возмущались, но продолжали их упорно ставить. т.к. сохранить еду в жаркий день другого способа не было.

Коренными жителями нашего двора, т.е. теми, кто родился и вырос здесь, были: Стома Шура и Оля, Кожушнян Рита и Софа, Пивень Боря, Пухкало Виола, Григоренко Лара и я, Майданюк Таня.

Так же, как и до войны, мы продолжали жить в своих старых квартирах. Детское население двора было многочисленное, шумное и многонациональное, к нам во двор любили приходить дети с других дворов и улиц. Часто бывала Рая Швецова, живущая на ул. Средней. Девочка жила с мамой. а папа её - Швецов Николай Тимофеевич, моряк-черноморец, погиб во время высадки десанта. Мы, девчонки, очень любили собираться в Виолиной квартире. У них дома было просторнее, чем у нас, Виолина мама была мастерица из ничего создать уют. Мы любили рассаживаться на диване и болтать на различные темы. Марфа Прокопьевна, мудрая женщина, выслушивала нас, ни разу не одёрнув нас, ни разу не дала понять, что устала от нас. Чувствовали мы себя, как дома. И сейчас с теплотой вспоминаю об этом.

Школьные годы

До 1954 года все девочки нашего двора учились в женской школе №3, а в 1954 году вышел указ о совместном обучении с мальчиками. И, согласно указу, мы оказались ученицами 10-й средней школы. Сколько было переполоху, сколько страха!

А всё оказалось напрасным... Мальчики встретили нас по-рыцарски, очень достойно. Они были хозяева, мы - гости. Правда, очень скоро эта грань исчезла и мы почувствовали себя тоже хозяйками, что не помешало нашим добрым отношениям.

10-я школа запомнилась мне замечательными учителями. Кирпичникова Антонина Ефимовна была нашим классным руководителем и преподавала русский язык и литературу. Свой предмет она очень любила и смогла передать эту любовь нам. В те годы она была уже не молодая. Всегда подтянута, очень строго и опрятно одета с неизменно белыми воротничками, с гладко зачёсанными седеющими волосами, собранными на затылке узлом, она создавала очень внушительный вид. В какой-то степени мы её даже побаивались и называли между собой «Антанта».

Когда я стала взрослой, поняла, как она нас любила, как хотела передать частичку своей души каждому из нас.

Мы девчонки, десятиклассницы, очень любили петь. Любимым занятием на переменах у нас было собраться стайками и петь. Пели очень популярные в те годы «Геологи», «Севастопольский вальс». Очень любили песню, название которой я забыла, но слова такие: «Бегут, мелькают вёрсты, но где же тот перекрёсток, где ждёт меня моя необходимая любовь навеки?».

Благо, в школе на переменках стоит такой шум, что мы своим пением особо не выделялись. Но Антонина Ефимовна наше пристрастие к подобным выступлениям заметила и говорит: «Девочки, вы любите петь, приходите ко мне в гости, там можно петь сколько угодно». Так мы попали к ней в гости.

Жила она в маленькой квартирке в одном из домиков, которые находились на пересечении улиц им. Дёмышева, ул. Гоголя и ул. Пионерской. Сейчас и следа не осталось от этих домишек, на их месте зелёная лужайка и растут деревья. Когда мне приходится бывать в этом районе, я с грустью и благодарностью вспоминаю нашу Антонину Ефимовну, нашу дорогую «Антанту». И думаю: вот камни можно снести так, что и следа не останется, а человеческую память не стереть.

Физику нам преподавал Сёмочкин Илья Трофимович. Этот человек фанатично любил свою профессию, любил детей, посвятил им всю свою жизнь. В те годы он был молодым человеком, очень обаятельным, прекрасно вёл свой предмет и чувствовали мы, как он любит своих учеников, а мы отвечали ему своей взаимностью.

Историю нам преподавала замечательный человек: Дубровская Софья Ильинична. Предмет свой читала великолепно, очень интересно было её слушать. Внешне она была красивой и многие девчонки ей подражали в манерах и поведении.

Запомнила я молодыми ещё двух преподавателей: Ирину Фёдоровну и Давида Моисеевича Эль. В ту пору они ещё не были супругами. Она - миниатюрная, точёная, как статуэтка, преподавала русский язык и литературу, а он, высокий красавец, вёл в школе уроки физкультуры. Правда, они преподавали в параллельных классах, но я их хорошо запомнила. Мы были взрослые девушки, по 17 и 18 лет, и понимали, что у них взаимная симпатия. Вскоре они поженились и это была красивая, гармоничная супружеская пара. Эти люди так же посвятили всю свою жизнь школе, работая с детьми.

Спустя годы, Ирина Фёдоровна была классным руководителем уже у моей дочки, обучая русскому языку и литературе.

Время учёбы в 9-м 10-м классе я хорошо помню. Именно в эти годы у меня появляются кроме дворовых ещё и школьные друзья и подруги. Из девочек - Ирина Чернышёва, с которой мы два года сидели за одной партой. Тося Романова, Галя Ляшко, Юля Хрони, Люда Гирская, Рая Кудрявцева, Галя Лищенко.

Смотрю на фотографии тех лет и любуюсь их молодыми, задорными лицами. Подружилась я и с мальчиками, которые жили недалеко от нас: Гена Зиновьев и Лёва Изволинский. Особенно тесная дружба была с Лёвой. У него была очень дружная, славная семья. Отец: Борис Павлович, мама: Мария Львовна, брат, лет на 12 младше Лёвы, дошкольник. Я часто бывала у них в гостях. Мария Львовна могла создавать непринуждённую обстановку и я чувствовала с ней, как с подругой, мы могли говорить на любые волнующие темы. У них была радиола (в то время редкость) с чудесным набором пластинок. И мы любил слушать с Лёвкой модные в те времена песни, вальсы, арии из опер. С чувством глубокой симпатии вспоминаю эту семью.

Когда мы были молодыми

И вот позади школьные годы, впереди - самостоятельная жизнь. Очень хорошо помню день, когда был сдан последний экзамен. Я сидела на крыльце парадного входа (тогда был ещё портик у входа в школу), сожалея, что школьные годы прошли, нужно думать, как жить дальше.

План у меня был, как только я научилась читать книги. Полюбила их так, что и профессию выбрала, связанную с ними - стать библиотекарем. Только так я видела своё будущее.

Поехала в Симферополь, в те годы там был библиотечный техникум, который выпускал кадры для работы в массовых библиотеках. Поступила. Занятия у нас вели замечательные педагоги, которые читали лекции в пединституте. Особенно запомнилась преподавательница русского языка и советской литературы Нина Владимировна. У нас преподавали отдельно зарубежную, отдельно русскую и советскую литературу и преподаватели поэтому были разные. Учиться там было интересно.

Закончила техникум, получила диплом и вернулась в Евпаторию. Поступила на должность библиотекаря в санаторий им. Сакко и Ванцетти. Так началась моя трудовая деятельность и новый период в моей жизни. Это были замечательные годы молодости, замечательные 60-е.

Годы, когда человек впервые полетел в космос, что вызывало в каждом из нас чувство гордости за свою страну. Это было время Высоцкого, Аксёнова, Окуджавы, Евтушенко, Рождественского, чьи песни и стихи вызывали восторг. С упоением читались «Звёздный билет», «Апельсины из Марокко», «Коллеги» В. Аксёнова, которые были опубликованы. В журнале «Юность» в №8 и №9, впервые была напечатана повесть Б. Балтера «До свидания, мальчики». Эти журналы, как память о молодости, я храню до сих пор.

Пришло время, когда я соединила свою жизнь с замечательным человеком - Литвиненко Владимиром Константиновичем. Для меня он был буквально всем: личностью, надёжным другом, заботливым мужем, который сделал меня счастливой.

Это был скромный, порядочный человек, человек чести. Более 20 лет он проработал в органах МВД, за безупречную службу получил много наград, среди которых ценил орден «Знак Почёта». 7 ноября 2007 года его не стало.

После смерти мамы это было такое же страшное горе, которое мне перенести помогли мои дорогие девочки: дочка Наталия, ставшая учительницей и уже многие годы учит наших евпаторийских детишек и внучка Настенька. Я живу для них, они согревают меня своим душевным теплом и вниманием.

Жизнь продолжается...

---

Комментарии: