Моисей Наппельбаум в Евпатории

Предлагаю вашему вниманию воспоминания Моисея Наппельбаума -  мастера погрудного и группового портрета, относящиеся к Евпатории. Чаще всего пользовался одним источником света (рембрандтовское освещение), отказался от аксессуаров, фон гладкий, композиция динамичная.

В январе 1918 сделал портрет В. И. Ленина. В Москве организовал портретную фотостудию при ВЦИКе. Портретировал Ф.Э. Дзержинского, М.С. Урицкого, Н.К. Крупскую, Я.М. Свердлова, М.В. Фрунзе и других политических деятелей СССР. Много снимал представителей культуры: М.А. Кузмина, Ф.Г. Раневскую, М.М. Зощенко, А.А. Ахматову, В.Е. Татлина, В.И. Качалова, А.П. Довженко, М.А. Волошина, С. Есенина и др.

В 1946 в московском Доме ученых прошла персональная фотовыставка мастера, на которой было представлено более 250 портретов. В 1936 г. был удостоен почетного звания заслуженный артист РСФСР.

О Евпатории М. Наппельбаум вспоминает в своей работе "От ремесла к искусству" 1958 г.

В воспоминаниях упоминается евпаторийский фотограф Бабаева, по имеющимся данным караимка, вышедшая замуж за Бабаева. Ее фотосалон располагался во дворе евпаторийской гостиницы "Модерн", располагавшейся между Николаевским собором и мечетью.

***

Я поступил работать помощником фотографа в фотомастерскую Л.Е. Лейхтенберга (в Одессе - М.Б.). Мне рассказывали, что мой предшественник был инициативным и веселым юношей, который избрал свой способ привлекать клиентов, — к каждому выполненному заказу он прилагал бесплатный увеличенный портрет. Я впервые встретился с таким коммерческим приемом. Завлекать заказчиков бесплатными премиями мне показалось унизительным.

Я перебрался в Евпаторию. Там и поступил на работу в фотографию, владелицей которой была женщина. К сожалению, я тогда не понял значительности этого факта, не оценил его общественного смысла. Женщина, которая, вопреки буржуазным предрассудкам, религиозным, семейным и бытовым традициям, открыла фотографию, захотела учиться, приобрести свою профессию, познать новое искусство, — в ту эпоху это было явлением из ряда вон выходящим. Но я отнесся к своей хозяйке без должного уважения. Честно говоря, меня даже несколько шокировало ее свободное обращение с клиентом.

Дощатый павильон в фотографии, где я работал, был выстроен посреди двора, окнами на север, окружен невысокими зданиями, тень которых давала исключительное по своей мягкости освещение.

Мы, фотографы, были в то время не столь искушены и не столь требовательны к световым эффектам, и, кто знает, намного ли наше искусство выиграло сейчас от множества всяких искусственных световых приемов!

Здесь впервые мне представилась возможность самостоятельно испробовать все новое в фотоискусстве, увиденное в Москве и Одессе. Но видеть и даже понимать это  еще не значит  уметь  претворить в жизнь.

Требуется еще навык. Тем не менее, как ни странно, мои опыты имели успех. Искусство, если оно искренно, даже если оно еще незрело, всегда найдет своих ценителей и своего потребителя. Кроме того, Евпатория не была избалована высокой техникой фотографии, и такой скромный технический прием, как эмалировка фото (процесс, который я усвоил в фотографии Конарского в Москве), произвел большое впечатление.

Хозяйка фотографии не была профессионалом, она изучала мастерство, усердно присматривалась к моим работам. Однажды, войдя в павильон, я увидел, как она снимает смуглую, точеную девушку, сидящую на корточках с приподнятыми, согнутыми в локтях руками и раскрытыми ладонями, — так на востоке изображают богов. Я не сообразил, сколько безыскусственности было в этом, вероятно даже неосознанном примитиве. И стал объяснять хозяйке задачи фотопортрета, не подозревая, что ее первый опыт гораздо выше профессиональных работ.

Разве плохо было, что она пошла по линии подражания народному творчеству, отступила от общепринятых фотографических канонов?

С окончанием летнего сезона я вынужден был уехать из Евпатории. Не найдя работы в Минске и не имея возможности открыть собственную фотографию, я, подобно многим моим современникам, наивным мечтателям, отправился искать счастье в Америке.