Арсений Маркевич "Таврическая губерния во время Крымской войны"

...

По тракту от Перекопа до Керчи татары оказывали войскам (русским - М.Б.) особенное радушие. Необыкновенное усердие и даже самоотвержение выказали при переправе №4 и 5 легких батарей у Мелитополя государственные крестьяне ногайцы: Единохтский сельский писарь Байтемир Кабардинов и жители того же аула Ислям Газы Шаманасв, Койлубай Сеит-оглу и Джилькайдар Маультесв, которые в продолжение целого дня, в свирепый ветер и холод, не выходили из воды, служа проводниками при следовании этих батарей по глубокой воде на протяжении более полуверсты. Колонисты и меннониты (меннониты – протестантская секта. Основана в Нидерландах в 30-40 годы 16 века Менно Симонсом. Проповедуют смирение, отказ от насилия, верят во второе пришествие Христа - М.Б.) Мелитопольского и Бердянского уездов дали 630 подвод для 17-й пехотной дивизии. Жители Симферополя выставили 90 подвод. У села Астраханки чиновник Домбровский и молокане с опасностью для жизни переправили через полую воду обоз Бородинского полка. Вода была выше пояса. Речка Юшанлы разлилась 27 марта в самом узком месте на 150 сажен, а в более широких местах до 5,5 верст, и затопила на протяжении 70 верст все мосты и гати в колониях Альтонау и Линдснау. 2-й эшелон Тарутинского полка должен был остановиться здесь дней на десять. Тогда колонисты быстро построили понтонный мост и перевели войска вполне благополучно. То же было и на р. Лозоваткс и р. Молочной, где несло огромные льдины. Пушки были сняты с лафетов и перевезены на подводах при помощи ногайцев и участия чиновника Домбровского.

Меннониты Бердянского уезда пожертвовали по сто окороков на каждый батальон 2-й бригады 17-й пехотной дивизии к празднику Светлого Христова Воскресения, а в деревнях Большие Копани, Большой Токмак, Солодкая Балка солдат угостили улучшенной пищей с избытком. От помещиков Мелитопольского уезда было выставлено 775 подвод. 2 мая в Евпатории угощали обедом 2300 человек. Крестьяне Феодосийского округа, русские и татары, в том же мае 1854 г. пожертвовали 81 четверть хлеба, 46 штук рогатого скота, 66 овец, 1211 р. 13,5 к. деньгами, 159 возов дров и 21 воз кизяку. Жительница Феодосии дворянка Кнышова в апреле 1854 г. сделала особое пожертвование — 20 фунтов корпии и 150 аршин бинтов. Все пожертвования были непритворны и вызывали искреннюю благодарность начальников частей губернато­ру за оказываемое войскам радушие.

Губернатор Пестель имел полное основание писать 12 мая 1854 г. князю Меншикову: «Считаю приятнейшим для себя долгом довести до сведения Вашей Светлости, что жители всех мест, через которые проходили войска, забыв различное свое происхождение, слились в одну русскую семью для встречи, провода и угощения войск. Дворянство, купечество, граждане, государственные крестьяне, русские, ногайцы, колонисты-немцы побеждали друг друга избытком радушия и готовности содействовать к удобнейшему следованию войск. Смею думать, что Таврическая губерния, несмотря на свою разноплеменность, и в этом случае, как во всех других, где дело идет о любви и преданности к Престолу и Отечеству, не отстала от чисто русских губерний России».

Пожертвования, между тем, продолжали поступать и достигли, как увидим ниже, крупных размеров. Симферополь и теперь был впереди других мест губернии. В начале августа, по приглашению начальника губернии, Симферополь пожертвовал 1000 р. и 2000 пудов сена. Но события вскоре показали, что не все элементы населения Тавриды были благонадежны. Это обнаружила высадка неприятеля в Евпатории и происшествия, последовавшие за нею в Евпаторийском уезде.

II.

Занятие  неприятелем Евпатории. Возмущение тшпир в Евпаторийском уезде, Перевозка дел присутственных мест из Евпатории

1 сентября 1854 г. в 8 часов утра появился в виду Евпатории неприятельский флот, от 70 до 80 вымпелов со стороны карантина. Оставив около 40 кораблей возле карантина, неприятельский флот двинулся к Севастополю. 2 числа неприятели спускали ялик с просьбой позволить выйти на берег для закупки съестных при­пасов. Было отказано. 3 сентября два парламентера — штаб-офицера, английский и французский, прибыли на ялике в карантин на пристань и подали заявление на имя коменданта, заведовав­шего слабосильной командой, что так как г. Евпатория беззащитен, то они объявляют жителям, что не причинят ему какого-либо вреда и за все будут уплачивать звонкой монетой, но имеют вступить в город и занять его для квартирования своими войсками. Находившуюся в городе команду предложили вывести. Исполняющий должность коменданта майор Браницкий никакого возражения не сделал и решил с вверенным ему батальоном отступить из Евпатории, а к нему примкнула и карантинная стража. Евпаторийский частный карантин, видя опасность, угрожающую городу, собрал текущие дела, книги и сумму и выехал с управляющим Казначеевым, канцеляристом и служителем пограничной стражи в д. Китай Евпаторийского уезда (с 1948 г. село Труд Новожиловского сельсовета, исчезло в период 1968-1977 г.г. - М.Б.).

4 сентября частный евпаторийский пристав Шацило так доносил губернатору о занятии неприятелем Евпатории из деревни Джолчак (с. Комсомольское Сакского района - М.Б.): «Вчерашнего числа, часу во втором пополудни, отделясь от неприятельского флота, два парохода подошли к городу Евпатория. Из них выехал к берегу катер, на котором было несколько неприятельских офицеров. Они требовали, чтобы город доставил в значительном количестве говяжьего мяса. Но когда на это ответили, что город требований их исполнить не в состоянии, то катер возвратился. После этого исполняющий должность городничего приказал мне и другому частному приставу Лихошорстову вместе с исполняющим должность квартального Сериго приступить немедленно к истреблению запасов зернового хлеба заливкой его водою. Но во время заливки этой подошел еще один пароход и большое судно, и неприятель высадил через карантин войска до ста человек, которые вошли в город и, по указанию одного неизвестного татарина, пришли к магазинам, где пристав Лихошерстов и исполняющий должность квартального Сериго заливали хлеб, и, увидевши их, взяли с собою и повели на пристань. Там же взят был ими и исполняющий должность городничего Костюков. Я же во все это время находился в отдаленных магазинах, и когда узнал от выезжающих из города обывателей о взятии полицейских чиновников неприятелем, пошел в полицию; но, не дойдя до полиции, встретил бежавших полицейских служителей, которые объявили, что полиция окружена неприятелями и что они, пробившись сквозь них, ушли. Почему я, не желая попасться вместе с прочими к неприятелю, вернулся с командою за город, и ночью мы пошли далее в степь. При выходе неприятельских войск на берег был один турецкий паша, и татары при встрече его, как говорят многие из обывателей, приветствовали его криком «ура!». Из полицейских чиновников спаслись: я, письмоводитель Лихошерстов и из нижних чинов два унтер-офицера и восемь рядовых. Как я, так и прочие ушли только с бывшим на нас одеянием, не взявши с собой даже никакой провизии. Остальные же нижние чины, в числе восьми человек, взяты неприятелем».

6 сентября Пестель, сообщая Новороссийскому генерал-губернатору Анненкову о занятии Евпатории и высадке неприятельской армии у Бурлюка, между Евпаторией и мысом Лукуллом, в имении помещика Ревелиоти Контугане, о прибытии из Евпатории в Симферополь нашей команды, многих жителей и присутственных мест, прибавлял: «Так как место высадки неприятеля недалеко от Симферополя, и разъезды его попадаются уже верстах в 30 от города, то я распорядился, чтобы на всякий случай губернские присутственные места приготовили текущие самонужнейшие дела и бумаги, равно денежные суммы с документами и книгами для вывоза в более безопасные места».

Вслед за тем стали получаться из Евпаторийского уезда весьма тревожные слухи.

7 сентября письмоводитель Евпаторийского городского полицейского управления Лихошерстов доносил Пестелю, что после тога как он ушел из Евпатории к семейству своему в имение Раковых при д. Майрык, 5 числа вечером туда приехали два татарина, поселяне д. Тузлы Евпаторийского уезда, Аблез Кадыричны-оглу и Ибрам Абдулкадыр-оглу, которые говорили, что посланы англичанами забирать у русских помещиков весь скот; но когда им ответили, что скота не дадут, го они сказали, что скоро прибудут другие подобные им и разделаются иначе, а сами слезли с лошадей и расположились около ворот двора. В это время один из наследников Раковых подошел к стене и услышал такой разговор между означенными татарами и рабочими Раковых: «Смотрите, когда мы будем драться, то вы отойдите дальше, чтобы не было свидетелей. Кому они пойдут жаловаться? Начальства нет. Теперь-то наше время пользоваться. Если бы нас было трое, мы бы с ними давно справились». Их хотели связать, но работники не слушались, а жители деревни уговаривали помещиков отдать скот. Это продолжалось до 11 часов ночи. В это время пришла сотня казаков, шедшая с Тарханкута. Жители деревни бросились бежать на своих лошадях; за ними погнались казаки, но в темноте не догнали. Татары, жившие на земле Раковых, увидев указанных двух татар, повязали головы белыми чалмами, произнося слово «рай». За день до этого один из молодых Раковых выехал верхом из деревни, желая узнать, что делается в Евпатории. Недалеко от деревни его встретили два татарина д. Битак, остановили его, стали требовать денег, говоря, что англичане дадут им медаль за то, что они будут ловить русских. Раков ускакал. Районы просили охраны. Лихошерстов с казаками отправился в Симферополь. «Не доезжая д. Авель, я, пишет он далее, поехал вперед от казаков, так что нельзя было отличить, какое идет за мною войско. В деревне я заметил, что все татары, начиная с маленьких детей, в белых «завивалах»; на вопрос, почему они не носили их раньше, они смутились и отвечали, что будто у них были турки и заставили повязать головы».

6 числа Евпаторийский исправник граф Мамуна сообщал губернатору о замеченной им значительной перемене в настроении татар в пользу неприятеля. Именно в д. Боташ общество отказа­лось от препровождения присланного из 1 стана в Симферополь дезертира, объявив присланному, что теперь новое начальство и новый и закон. Владелец деревни поселянин Катурия исполнил требование лишь тайком от других поселян. Некоторые из татар в угождение неприятелю приняли на себя обязанность за условное вознаграждение выдавать чиновников в руки неприятеля, разыскивая их по уезду, даже в отдаленных деревнях не давали исправнику лошадей под разными, совершенно ложными предлогами. «Наконец, видя с одной стороны явное неповиновение татар, а с другой распоряжение уже неприятеля во вверенном мне уезде, допущенное с явным содействием татар разного сословия, чего остановить нельзя без военной силы, я счел нужным оставить уезд и присоединиться с земским судом в г. Перекоп». Здесь исправник Мамуна ожидал распоряжений губернатора.

7 сентября Евпаторийский стряпчий Архипов доносил губернскому прокурору, что 2 числа он был по делам в уезде, а в это время пришел неприятельский флот в Евпаторию. Вечером он, стряпчий, поспешил в город и прибыл 3, но не нашел уже присутственных мест; канцелярию свою и уездный суд нашел запертым внутренним замком, и ни от кого не мог узнать, взяты ли дела стряпчего секретарем уездного суда Козынцом. Того же 3 числа неприятель в 5 часу пополудни начал высаживать свои войска в Евпатории. Опасаясь быть взятым в плен, стряпчий уехал по направлению в Симферополь, но подъезжая к д. Саки, узнал, что и здесь неприятель высадил свои войска, которые захватывали всех проезжающих. Тогда стряпчий отправился в Перекоп, куда прибыл 3 числа. Проезжая по Евпаторийскому уезду, он заметил среди татар «народное возмущение» и неповиновение властям. В Перекопе он нашел казначейство, земский суд, таможню, секретаря городского магистрата с делами и письмоводителя квартирной комиссии с производящимися делами ее и городской полиции. Где же находились прочие присутственные места Евпатории, не мог ни от кого узнать. Между тем 3 сентября Евпаторийский уездный судья Стойкович с делами уездного суда отправился в Перекоп. Ночью с 4 на 5 сентября в д. Бейбулат госпожи Фесенковой, где он остановился с семейством, произошло нападение взбунтовавшихся татар, причем дела и книги уездного суда были разбиты и почти все уничтожены. Сам Стойкович был избит, взят в плен и увезен в Евпаторию. Только остатки дел и книг евпаторийского уездного суда, уцелевшие от грабежа возмутившихся татар, были найдены потом в Армянском Базаре,— дел же магистрата и сиротского суда и вывезшего их из Евпатории секретаря Кузьменко не оказалось ни в Перекопе, ни в Армянском Базаре; они не были сданы, несмотря на приказание губернатора, в евпаторийскую городскую полицию, дела которой были перевезены в Армянский Базар. Потом выяснилось, что за неотысканием места в Перекопе, Кузьменко перевез эти дела на собственный счет в Алешки и уложил в дом своей матери в кладовой; отсюда они были перевезены в помещение алешковской городской полиции. Столоначальник евпаторийского магистрата Раков, вместо спасе­ния дел, бежал из Евпатории вместе с другими чиновниками. Дела евпаторийского уездного суда оказались в Бейбулате потому, что сюда на пути в Перекоп привез их секретарь Козынец. Дом владельцев был разрушен и завалил дела. Много бумаг, книг и дел лежало на дворе усадьбы и даже в соседней деревне. В плену остался и регистратор Лихошерстов, а Козынец от испытанного страха заболел в Перекопе. Дела дворянской опеки с протоколи­стом остались в Евпатории. Там же остались старые дела (за десять лет) уездного суда, сложенные в каменной кладовой, где хранились суммы казначейства, а более старые — в кладовой при помещении уездного суда.

2 сентября татары задержали в Кара-Чора-Молла дворянского заседателя Комаровского и не пустили в Перекоп под угрозой смерти. Вооруженные ружьями, они разъезжали в большом числе по всем дорогам и говорили, что поступили на службу к своему султану. Один из них был в Евпатории десятским при городской полиции. «Упомянутые наездники, — доносил Комаровский, — нагло требовали от меня себе угощения, отправились в дома деревенских татар неизвестно для каких разговоров или совещаний, а после выезда их татары объявили мне, что им приказано меня не пускать из деревни. Спустя несколько часов явился житель д. Каймачи Осман-бай, а вслед за ним человек тридцать татар, ча­тью вооруженных. Эта шайка состояла под предводительством евпаторийского мещанина слесаря Суина, который, сводя несколько раз курок пистолета против меня, показывал тем, что имеет полную власть над моей жизнью и, подтверждая мне не выезжать из деревни, приказал татарам шайки забрать всех без исключения упряжных моих лошадей. После чего, а особенно по случаю повсеместного возмущения татар в Евпаторийском уезде, а также быв каждодневно впоследствие подвержен уничижению, угрозам и насилию от шатавшихся по уезду татар, я решительно не имел возможности не только пробраться в Перекоп, но и сделать о себе донесение начальству. 5 или 6 числа узнал от жителей Кара-Чора-Молла, что уездный судья Стойкович взят татарами в плен и отвезен в Евпаторию, что имение его разграблено, постройки разрушены, и находившиеся там дела уездного суда уничтожены. После того мне приказано было явиться в Евпаторию, где я за спасение и существование свое и семейства внес турецкому чиновнику 60 р., видел под караулом Стойковича». С приходом в Евпаторийский уезд уланской дивизии Комаровский получил свободу и занялся в имении Фесенко с чиновником Поликарповым собиранием оставшихся бумаг и дел.

Другой дворянский заседатель Гензель скрытно, чтобы не быть захваченным татарами, пробираясь менее опасными местами, добрался 8 сентября до Перекопа.

...